Почти весь здешний цитатник - это цитатник "свой". Тех людей, что около или чуть дальше. Редко когда Ауш притаскивает к себе в блоги что-то достаточно постороннее. А здесь вот что-то весело укусило - решила притащить.
Итак, про музыку, детей и фарш. Навеяло издали из фолковой тусовки Питера.

Дети любят «фарш»
Дети любят «фарш».
И чем кровавее, тем лучше. Я этим пользуюсь. Так, например, у меня теперь есть коллега по увлечению. Лет пять назад я заново открыл для себя Шостаковича. Слушать его в одиночестве - всё равно, что бухать в одиночестве: масса удовольствия и предсказуемые клинические последствия. Но теперь мой трёхлетний сын любит Дмитрия Дмитриевича ещё больше, чем я. Или, по крайней мере, искреннее. А всего-то надо было перед тем, как поставить пластинку, рассказать ребёнку страшную историю. И всё: «Машинаничтаженя»!!! Это он имеет ввиду allegro non troppo из 8-ой симфонии. Один критик назвал эту часть «машиной уничтожения». Вряд ли Филиппок представляет себе при прослушивании данного фрагмента ужасы войны, как задумывал автор, но что-то ужасное его явно преследует. Бегает кругами и орёт: «Машинаничтажения»!!! Фрагмент длится минут семь. Однажды мы прослушали его шесть раз подряд. Шесть умножить на семь - это сорок два. Сорок две минуты он бегал по кругу и орал: «Машинаничтаженя»!!!
Моя самая любимая симфония - десятая. В советские времена этот химически чистый депрессняк объясняли предчувствием у Шостаковича ядерной войны. Сейчас говорят, что это Сталин с Берия так доконали беднягу. Филиппок оказался лаконичнее всех интерпретаторов и, мне кажется, точнее. Когда мы ставим «десяточку», он орёт «Динозавай!», забирается под стол и не вылезает всё то время, что звучит музыка. При этом, в основном, молчит. Лишь когда я наклоняюсь к нему «проведать», он прикладывает палец к губам и шепчет: «Тс-с-с… Динозавай!». Я пытался смягчить эффект. В симфонии всё-таки есть парочка светлых эпизодов. «Смотри, Филиппок, а это, мне кажется, динозавр нашёл красивый листик. Слышишь, музыка помягче стала?» … Смотрит куда-то в пространство, отрицательно качает головой, и тихо повторяет: «Динозавай…».
Я помню, как дошёл до этого. Давным-давно работал я в детском саду. Методички, естественно, по боку. Решил просвещать детей вручную. Приволок гитару в садик, посадил вокруг себя детишек и давай им Пиаццоллу бацать. Очень я тогда его любил. Пока шли всякие «Времена года» и «Кафе» с «Ночными клубами», реакция детишек была скорее вежливая, чем заинтересованная. Но вскоре дело дошло до «Смерти ангела». Дети были уже не советские, поэтому, кто такой ангел, мне объяснять не пришлось. Я лишь сказал: «Представляете, как было плохо композитору, если в его воображении умер ангел?». Дети пододвинулись на краешки стульев… Во время первой, очень злой и энергичной части, я наблюдал, как расширялись от любопытства их глаза. Наступила медленная часть. Дети почти не дышали… «Умел?» - спросил один из них. Я отрицательно покачал головой. «Умел?» - следующий вопрос прозвучал буквально через две секунды. «Нет! Слушайте дальше!». «Умел?». «Дайте доиграть!». «Умел?». Детей интересовало только это. Зато я понял секрет. На следующий день я принёс кассету с Прокофьевым «Ромео и Джульетта». Хитами предсказуемо стали «Смерть Тибальда» и «Ромео у гроба Джульетты». Дальше – по накатаной: Мусоргский «Песни и пляски смерти», «Ночь на лысой горе», «Реквием» Моцарта с рассказом о «чёрном человеке» и т. д. Дети хавали кровавую классику в промышленных масштабах. Им сейчас, кстати, лет по 25 должно быть. Интересно, помнят чего-нибудь?