И в пять утра небо было светлое, как в уральские девять.
С непривычки всё думалось, что это, наверное, все часы хором сошли с ума и прогалопили несколько часов вперед.
Утренний Петербург пах точно также, как утренний Жешув несколько лет назад.
Сырым асфальтом, резиной, чистой первой зеленью... только в Польше зелени было больше, она была сочнее и зеленее, запах у неё был горше.
Но небо там было таким же высоким.
И по пути до Московского вокзала Светлейшую мотало по её собственной памяти как щепку в ведре с водой.
Мысли ударялись о вокзалы.
Все эти многие-многие вокзалы, которые никогда не повторяются, даже если приезжаешь и уезжаешь в один и тот же город.
Вспоминались все эти люди, которых приходилось встречать на продуваемых серых перронах.
Те редкие-редкие люди, ожидая которых ногами врастаешь в серый асфальт... и в груди будто заходится маятник.
Из стороны в сторону плывет медленно, но чем ближе поезд, чем ближе чужие глаза, тем медленнее и медленнее он шевелится.
А потом замирает в какой-то крайней своей точке и перевешивает всю эту бурную и беспокойную белобрысую голову со всеми этими глупыми мыслями.
Летом в Жешуве до странного остро ощущались все расстояния.
От Жешува до Варшавы. От Варшавы до Минска.
От Польши до России и от Польши до Германии.
Ауш тогда чувствовала себя подвешенной на тонких ниточках. К каждому вокзалу по ниточке...и на этих ниточках Ауш висела как кукла.
Это было до дрожи непривычное ощущение свободы и пустоты под ногами. Потому что на самом деле не было за спиной ничего...
Как и сейчас не стало тех, кто заставлял маятник времени останавливаться.
Рядом с ними время тяжелело и замирало, а потом осыпалось как старая штукатурка.
И всё хочется жить вокзалами. Между городами, между странами. Раскидывать паутину дорог и мыслей от перрона к перрону.
Теперь это просто точки на карте. Просто места, где можно бросить багаж своих болезненных и тягостных мыслей - и уехать. Удрать от этого брошенного баула.
На перроны теперь стоит приходить лишь затем, чтобы уезжать.
На них некого встречать. И поэтому время не ощутимо.